Если бы федеральный закон существовал, то не пришлось бы «кусать локти» по поводу, например, поправок к 116 статье УК, объявляя ее разрушающей традиционные семейные ценности. А дать заключение, к которому обязаны прислушаться. Ведь первоначальный вариант законопроекта, внесенный Верховным Судом Российской Федерации, был в целом направлен на дальнейшую гуманизацию и либерализацию уголовного законодательства. Взрослый не должен бить ребенка не потому, что ему грозит за это наказание, а потому что ребенок – слаб и беззащитен. Это значит, взрослый не смог ему объяснить так, чтобы его поняли. Значит, надо разобраться, почему, объяснить другими словами, а не хватать ремень и вымещать на маленьком человечке свою собственную беспомощность. В воспитании вообще все непросто. И отстаивая право родителей бить ребенка в качестве наказания, ссылаясь на традиции, люди забывают, что раньше не было традиции летать на самолете или пользоваться компьютером… Время же не стоит на месте.

В действительности, функции «давать заключения» не хватает и региональным уполномоченным. Поэтому и появляются в кулуарах власти постановления и поправки в законы, которые при обсуждении с нами и общественностью не могли бы быть принятыми.

В общем, ЗАКОН «Об Уполномоченном по правам ребенка» прекратил бы и все споры о его роли. Например, одна из задач – работа на опережение. А для этого нужны сбор и анализ информации о нарушениях прав детей. Затем эта информация должна систематизироваться, затем формулироваться в конкретные изменения законодательства и постановлений исполнительной власти.

И, мне кажется, ни в коем случае федеральный Уполномоченный не должен «брать на контроль» все чрезвычайные происшествия с детьми в регионах, для этого есть много других органов, с которыми взаимодействуют местные уполномоченные. Хотя при массовом нарушении прав детей он, безусловно, должен вмешаться в ситуацию. Не должен он давать поручения «своим представителям» (уполномоченные в регионах – не его представители, а его коллеги) проводить самостоятельные расследования (они что, следователи и имеют соответствующие профессиональные навыки?). Не должен не доверять информации коллег, вмешиваться в их деятельность, влиять на их решения или давить на их мнение. Он должен заниматься глобальными вопросами, решение которых с местного уровня не всегда возможно. Но именно оттуда, с мест, от конкретных заявителей, ситуаций, обращений они и поступают. Сходу могу назвать несколько таких проблем:

• дети-инвалиды годами ожидают путевок в санатории от ФСС;
• детей-мигрантов нет в российских законах, потому что их не должно быть в стране, но они есть, и их разлучают с родителями, ведь депортировать вместе невозможно;
• дети-сироты не могут предоставить решение суда о невозможности принудительного обмена жилья с родственниками, и их не ставят на учет для получения квартиры;
• многие регионы не могут финансировать лечение детей с орфанными заболеваниями, а федеральный бюджет не берет на себя эти расходы;
• справка детей с ВИЧ-инфекцией внешне отличается от справки детей-инвалидов, что зачастую влечет за собой дискриминацию ребенка с таким диагнозом…

В общем, есть над чем работать федеральному Уполномоченному.

И разрешать ситуации, которые уже невозможно сдвинуть на уровне региона. В том числе имея возможность обращаться в суд, которая по закону есть у двух других российских уполномоченных. Это должна быть и защита детей – граждан России, права которых нарушаются в других странах. Несмотря на то, что дипломатические службы в основном позитивно реагируют на обращения о помощи от региональных омбудсманов, делать это с федерального уровня - гораздо более эффективно.

Впрочем, и я начала про «должен-не должен»… Лучше о задачах, как я их вижу, имея опыт работы также в шесть с половиной лет. Еще одна из важнейших задач Уполномоченного – уметь вести диалог и находить компромисс с властью и обществом. С властью не надо бороться, с ее помощью надо решать конкретные проблемы. Не думаю, что возможен злой умысел чиновников по отношению к детям. Но власть может что-то упускать из виду, заблуждаться и ошибаться. И надо уметь говорить ей зачастую неприятные для нее вещи. Что же касается общества, то практически по каждому вопросу разные общественные группы имеют кардинально противоположные точки зрения. Привести их к консенсусу, выступить в роли медиатора, третейского судьи, как зачастую это нам приходится делать в семейных спорах, дать возможность всем высказаться, - вот что важно. Ведь все же считают себя специалистами в политике, медицине и педагогике. Поэтому сторонников и противников прививок, например, надо усадить за один стол, ибо в споре рождается истина. Просто у родителей – разное представление о благополучии своего ребенка.

Это касается и многих других тем, из-за которых в обществе возникают жаркие, порой даже агрессивные споры. Но об этом, наверное, стоит порассуждать отдельно, в другой раз.

По поводу ювенальной юстиции (не вдаваясь сейчас в терминологию) хочется только один пример привести. Когда мы собрались в Архангельской области на первую встречу уполномоченных и представителей РПЦ, один из батюшек признался: «мы думали, что институт уполномоченных по правам ребенка создан для того, чтобы отбирать детей из семьи, и даже внедрили к вам своего человека (матушку) для борьбы, но теперь мы видим, что опасения были напрасны, что семья и ребенок в ней – это наша общая забота». То есть, время все расставляет на свои места. Главное – сделать шаг навстречу друг другу.

Как говорил Вольтер: «Думайте и позволяйте другим думать тоже». Хотя, к такого рода случаям больше подходит перефраз, сделанный Эвелин Холл: «Я не разделяю ваших убеждений, но готов умереть за ваше право их высказывать».

Итак, работа Уполномоченного – это зачастую компромисс – по крайней мере, все будут знать на основании чего и каких аргументов принято решение. Когда оно сначала принимается, а потом обсуждается, то всегда будут недовольные, которых «не спросили»; и еще консенсус, или, если по-русски, общее, согласованное мнение, выработанное в ходе обсуждения.

Нам просто необходимо выходить на новый качественный уровень взаимодействия всех государственных и общественных структур. Мы не должны делить детей на «хороших» и «плохих», «своих» и «чужих», выбрасывая последних из социума. Нужно создавать целостную систему взаимодействия, которая обеспечит любому ребенку право на счастливое детство.

Закон очень нужен! Но даже тот законопроект, который есть сейчас, не очень демократичен, в отличие от нашего, петербургского. Там нет возможности выдвижения кандидатов несколькими субъектами. А ведь к согласию и примирению можно придти только в результате широкого обсуждения программ кандидатов на этот пост. Опять - таки, всей стране будет понятно, кто и почему был избран.

Несколько лет назад, когда обсуждалась очередная версия закона, я предложила проводить выборы федерального Уполномоченного с учетом мнения «профессионального сообщества», то есть нас, региональных омбудсманов, потому что никто лучше не знает специфики этой работы. И отчет о работе за год, как я наивно полагала, должен быть доступен всем и в первую очередь именно нам – уполномоченным в регионах, ведь это ценнейшая информация, необходимая для деятельности. Каково же было мое удивление, когда при анкетировании в двух федеральных округах, только 30% коллег согласились, что это было бы правильно. Остальные сочли, что это не их дело.

Не знаю, изменилось ли за 5 лет их мнение, но то, что статус этой должности нужно строить на принципах независимости, по аналогии с федеральным защитником прав человека, думаю, сомнений не осталось. Ведь это касается всех наших детей.

В эти дни журналисты часто обращались с просьбой оценить работу ушедшего в отставку Уполномоченного (Кстати, процедура отставки тоже прописана в законопроекте). Это всегда трудно и не совсем корректно. Потому что, как и в жизни, есть и хорошее и плохое. Но, наверное, стоит сказать о том главном, что не было сделано, и о чем я написала выше, - принятии закона об Уполномоченном по правам ребенка. А главное, что сделал Павел Астахов – отнюдь не создание института по всей стране, о чем многие сейчас говорят. Создание его было рекомендовано субъектам в Указе Президента еще в сентябре 2009 года. И собственно многие из нас начали работать как раз после этого. Были, конечно, субъекты, которые очень долго думали, и, наверное, федеральный омбудсман придавал этому процессу некоторое ускорение.

Но я считаю, что главное достижение Павла Алексеевича – это привлечение внимания СМИ и всего общества к проблемам детства. Даже если это зачастую было личным пи-аром. Зато все теперь знают, что есть такая работа – детей защищать. И только ленивый не дает советы, как это лучше делать.

Был своеобразный позитивный эффект от такой публичности и в регионах. Для многих чиновников угроза приезда «главного Уполномоченного» становилась хорошим стимулом к более активной работе. Кто же хочет, чтобы его регион «прославляли» по всем федеральным каналам из-за того, что там что-то не сделано?

Есть, правда, в этой публичности и негативные моменты. Каждый твой поступок, каждая фраза – под микроскопом. Особенно тяжело, если это касается личной жизни, семьи, твоих собственных детей. И далеко не каждый может с этим справиться. Идеального, удобного для всех человека не бывает.

Но тот, кто будет работать по ЗАКОНУ, а я считаю, что его принятие – главная задача нового Уполномоченного, должен не просто публично произнести клятву, а свято верить, что он будет «защищать права, свободы и законные интересы детей, добросовестно исполнять свои обязанности, руководствуясь Конституцией Российской Федерации, федеральным законодательством, Конвенцией ООН о правах ребенка, справедливостью, голосом совести и наилучшими интересами ребенка». Это – не просто слова, это основа должности детского Уполномоченного, это руководство к действию.