Старая версия сайта Уполномоченного по правам ребенка в Санкт-Петербурге
БЛОГ Светланы Агапитовой:
«Он лежит маленький и беззащитный, мой сыночек. Ему уже скоро два годика. И уже полгода мы здесь, в больнице, в реанимации. Уже полгода он не тянет ко мне свои ручонки, не улыбается, не говорит «мама». Он уже опух от лекарств, устал от бесконечных осмотров и исследований, но мне все время кажется, что вот-вот дрогнут реснички и он откроет глаза. Он ведь растет, значит жив.
Роковая случайность перечеркнула всю нашу прежнюю счастливую жизнь. Это, конечно, моя вина, не досмотрела, как он к плите направился, а там кастрюлька с кипяченым молоком стояла. Сколько раз этот момент прокручивала в голове: могла – не могла предотвратить? И сколько раз говорила себе: если бы… Если бы нас отвезли в другую больницу, если бы не отправили в реанимацию и не стали ставить катетер, если бы я была рядом, когда оказалось, что врач не попал куда надо, если бы знала, что лекарство капает не туда, если бы увидела, что Лешеньке все хуже, если бы приборы эти сработали раньше, и остановка сердца не оказалась столь длительной… Но, как там с историей, которая не имеет сослагательного наклонения? Ничего не вернуть! Мой сын в коме!
Идут бесконечные проверки действий врачей, в официальных ответах они не виноваты, все, что с ним произошло – несчастный случай. Но как такое может быть? Здоровый и веселый малыш с тяжелым, но не смертельным ожогом превратился в недвижимого и ни на что не реагирующего. И в этом никто не виноват? То есть, тот же доктор может снова и снова не попадать иглой в нужное место? То есть, малыши и впредь будут оказываться в коме, а их родители страдать от горя и собственной беспомощности?
Приходят к Лешеньке разные медицинские «светила», проводят обследования, потом проводят консилиумы, разводят руками… И в очередной раз говорят мне, что мозг умер… И по их глазам я уже вижу, что они ничего не могут сделать. Не могут или даже не хотят попытаться? Один профессор не стал внушать надежду, так прямо и заявил: «В Европе его бы уже отключили…» Наверное, у него нет детей, иначе язык бы не повернулся так сказать.
В Европу, в Америку, в Азию мы с мужем посылаем результаты исследований. Пока ни одна зарубежная клиника не согласилась что-либо делать. Только один московский специалист готов приехать и оценить состояние нашего малыша. Мы ждем. Мы верим. Мы обратимся ко всем добрым людям, чтобы помогли, если появится хоть один шанс. Мы надеемся на чудо. Мы раньше так часто не были в церкви, ни о чем раньше так горячо не молили Бога, как сейчас молим о здравии ни в чем неповинного маленького человечка, нашего сыночка…
Я не могу спать. Все время в голове звучат набатом слова: «Отключили бы, отключили бы…» Вдруг я усну, а кто-то примет такое решение? Хотя эвтаназии у нас вроде нет… И Лешенька наш растет, значит жив. Значит, может когда-нибудь реснички дрогнут и он откроет глазки? Главное – не отчаиваться».
Это воображаемый монолог. Но реальная история, происходящая в одной из наших детских больниц. Наверное, не только я, но и сотни других мам, узнавших ее, ужасаются, мучаются, сочувствуют, мысленно представляют себя на месте Лешиной мамы, думают, что бы они делали, гордятся родителями малыша, восхищаются их стойкостью и мужеством и вместе с ними верят и надеются.