Любовь – это когда тебя берегут…

БЛОГ Светланы Агапитовой

«Вы же сама мать, неужели Вы не боролись бы за сына, если он оступился?» - с такой фразы началась наша встреча с матерью Дмитрия тогда только еще арестованного за изнасилование малолетней.

Уже поутихли СМИ, найдя другие информационные поводы, в архивы телеканалов «опустилось» видео, снятое его женой с помощью видеорегистратора, на котором четко виден половой акт с ребенком, успешный молодой менеджер начал осваивать нары в СИЗО. А мать уже составила план действий по спасению сына.

Она со слезами рассказала, какой он всегда был хороший мальчик, как хорошо учился, как бескорыстно помогал детям – сиротам, какой коварной оказалась его жена, и как при семейном разладе единственным близким человеком для сына оказалась тринадцатилетняя опекаемая девочка. Доказательства преступления были неопровержимы, поэтому надо было искать другие способы облегчить его участь.

И в такой борьбе все средства хороши. Ставка была сделана на Алину*, ту самую девочку, опеки над которой долго добивался Дмитрий. Собственно по ее собственному заявлению родителей лишили родительских прав в суде. Хочу привести фрагменты заявления Дмитрия в мой адрес, датированного сентябрем 2010 года, когда отец пытался опротестовать решение районного суда. «Когда в руках правосудия оказывается судьба ребенка, мне кажется недопустимым действовать в интересах биологических родителей и неоднократно давать им возможность для исправления, «ломать» жизнь ребенка и изымать его из приемной семьи, где его действительно любят и заботятся о нем, где за полгода ребенок получил больше положительного и полезного, чем за 11 лет проживания с кровными родителями»… «Для меня и моей жены принятие ребенка в семью – это значит появление в семье нового полноправного члена, для нас это родной ребенок, и мы никогда не делаем различий между подопечной и родным ребенком. Она называет нас папой и мамой»… «Несмотря ни на какие решения, я отдавать ребенка в социальное учреждение или биологическим родителям не намерен и буду обжаловать решения в вышестоящих инстанциях»…

Догадывался ли алкоголизированный отец о действительных намерениях опекуна (почему то ни у кого из других взрослых людей никаких подозрений не возникло, уж очень благополучно выглядела молодая семья), сказать сложно, но, наверное, что-то чувствовал, потому что как мог на тот момент боролся за свою дочь. Потом, когда не получилось, он совсем пропал из ее жизни. А девочка оказалась сначала в приюте, а потом в детском доме.

Вот эти детские учреждения и штурмовала Нина Васильевна* (назовем ее так). Она звонила Алине каждый день, встречала ее по дороге из школы, привозила ей подарки и всячески убеждала ребенка, что у них с Дмитрием была любовь. В результате оказалось, что роднее и ближе «бабушки» (так ее называла девочка), у нее никого нет. И, забегая вперед, ко времени начала суда Алина полностью изменила свои показания, рассказывая, что это она от большой любви сама соблазняла «папу», ему же ничего не оставалось делать, как удовлетворить сексуальные потребности современной Лолиты.

О том, почему сотрудники приюта и детского дома позволяли постороннему человеку встречаться с ребенком, несмотря на наши постоянные предупреждения и просьбы следователей, разговор особый, но надо сказать, что Нина Васильевна действовала довольно изобретательно, а Алина скрывала, что постоянно с ней на связи, равнодушно заявляя, что уже давно не общалась. Таким образом, «бабушка» вооружилась очень трогательными письмами девочки, умоляющей забрать ее в семью. Понятное дело, что матери педофила никто бы под опеку ее не дал, а вот тете из другого города… Вскоре появилась сестра «бабушки» с полным пакетом документов, но, вопреки ожиданиям, органы опеки на время следствия и суда, девочку не отдали. К этой тете мы еще вернемся, а пока о другом способе борьбы за сына, который тут же был опробован.

В разные инстанции, в том числе и ко мне пошли письма с жалобами на нарушения прав ребенка в процессе следствия. «Следователь, психолог и законный представитель Алины оказывали на нее давление в ходе допросов, заставляли подписывать документы без их прочтения, не дают знакомиться с материалами уголовного дела, не обеспечивают ее прав как потерпевшей по уголовному делу» - такая жалоба была написана подследственным в конце сентября. Действительно, встретившись с Алиной в летнем лагере, я слышала от нее то же самое. Тогда я смогла ей только разъяснить, какие она имеет права, в том числе и при подписании протоколов. Обыск в следственном изоляторе подтвердил, что Дмитрий все это время смс-ками обговаривал план защиты с матерью и Алины. Как у него в камере оказался мобильный телефон, тоже остается вопросом без ответа.

Впрочем, в октябре минувшего года уже начались судебные слушания, поэтому основные претензии стали поступать в отношении участников процесса. Другая девочка, в отношении которой Дмитрий совершал развратные действия, была привлечена в качестве свидетеля (кстати, в приговоре за них он был осужден на два года, но за сроком давности…). «Поведение гособвинителя: смех, сарказм, неуместные комментарии, хамский тон привели к нервному срыву, истерике несовершеннолетнего свидетеля. Такому поведению гособвинителя полностью потворствовала педагог-психолог. Мною направлено заявление в городскую прокуратуру», - писал Дмитрий. Дальше подсудимый жаловался на то, что не сохранено имущество Алины, то есть мебель, ей купленная, не была реализована в интересах ребенка.

Естественно, по всем заявлениям проверку мы проводили, хоть и скрепя сердце, честно говоря. Ответы тоже направляли, хотя Дмитрий считал их отпиской, о чем и сообщал в последующих заявлениях. Он неплохо изучил не только права несовершеннолетних, но и свои: «Прошу Вас не оставлять без внимания мои обращения, т.к. мой статус подсудимого не лишает меня никаких прав, а до вынесения приговора не позволяет Вам предвзято относиться к моим заявлениям». (Собственно поэтому мы и не публиковали этой обширной переписки).

Видимо, в СИЗО у заключенных достаточно много времени, потому что спустя некоторое время подсудимый снова стал мне разъяснять права детей в судебном процессе: «Надеюсь, что Вы выступите с законодательной инициативой о необходимости внесения изменений в СК РФ, УПК РФ в части назначения законных представителей по территориальной принадлежности, а также в части выбора психологов и необходимости адвокатов для квалифицированной и независимой защиты потерпевших и свидетелей (несовершеннолетних) во избежании повторений таких случаев, как происходят в моем уголовном деле»… «Профессиональные адвокаты должны препятствовать оказанию давления, информировать и консультировать, разъяснять потерпевшим и свидетелям их права, при этом считаю возможным сделать присутствие адвоката на всех следственных действиях, а расходы возлагать на обвиняемого в случае доказанности его вины. Адвокат не должен быть из разряда «на тебе, Боже, что нам негоже», какой был предоставлен мне, и должен отбираться. Также считаю, что психолог, присутствующий на допросе, должен выбираться с учетом пола потерпевшего или свидетеля, чтобы «какой-то мужчина» не запугивал девушку психиатрической больницей, инъекциями, после которых она все, что нужно расскажет». К слову, этот рассказ Алины проверяла прокуратура. Нарушения были по времени, но не более того.

В общем, пока Дмитрий боролся за права несовершеннолетних, мать, регулярно навещавшая его в заключении, во всем его поддерживала, обсуждала возможности смягчения грядущего приговора и готовила «любовную» историю. После конфискации телефона в СИЗО она служила связным между «папой» и Алиной. Она все-таки втянула девочку в судебный процесс, та стала требовать знакомства с материалами дела, участия в судебных заседаниях и прениях, хотя правосудие, доброжелательное к детям, наоборот, заключается в минимизировании участия пострадавшего ребенка в суде. Осенью я получила письмо от Алины, которая просила помочь ей выйти замуж за «папу», чтобы его освободили. Наше законодательство не разрешает выходить замуж в 15 лет, о чем наши юристы ей и сообщили. А сотрудники детского дома получили заявление, что она хочет жить в семье папиной тети.

Изменил тактику и подсудимый: «Я не снимаю с себя ответственности за то, что произошло, считаю себя виноватым и глубоко и искренне раскаиваюсь в том, что совершил. В суде я лишь пытаюсь доказать неправильную квалификацию преступлений, - написал Дмитрий в очередном обращении, - Возможно, Вы мне не поверите, но я искренне люблю Алину и желаю ей только добра, очень переживаю за ее будущее и приложу все возможные усилия, чтобы Алина оказалась дома, с моими родными и близкими, которые также скучают и переживают за нее. Она имеет право жить в окружении заботы и любви со стороны моих близких, которых Алина считает своими родными».

На оглашении приговора в городском суде Алина сидела в первом ряду. Увидев меня, она тут же сказала, что теперь то ее точно можно будет отдать под опеку бабушке-тете, она очень хочет жить дома. Не знаю, возымели ли действие мои объяснения по поводу родных осужденного по такой серьезной статье и интересов ребенка, которые обязаны соблюдать государственные органы, потому что в зал вошли родственники. Они сидели в другой половине зала, слышны были только рыдания Нины Васильевны. Представитель опеки мне сказала, что отец не разделял порывов матери по защите сына, вроде они даже развелись. Но в суд он пришел, приехала и сестра из другого города. Перед появлением судьи Нине Васильевне пришлось успокоиться, иначе это грозило бы выводом из зала. Алина смотрела на папу Диму, он из-за стекла изредка взглядывал на нее. Она выглядела виноватой – не спасла.

Длинное перечисление статей и… приговор: 22 года колонии строгого режима. В зале раздался вскрик – Нина Васильевна упала в обморок. Родственники бросились к ней, вызвали скорую. Лицо осужденного оставалось бесстрастным.

Как выяснилось позже, тетя педофила приехала с очередным пакетом документов и твердым желанием увезти Алину. Зачем, думала я, ведь приговор такой, что ребенок теперь им будет не нужен. Это понятно, до суда ее нужно было обрабатывать, а сейчас то… Но всеведущая представительница опеки пояснила, что Алину им теперь надо «пасти» до совершеннолетия. А когда ей исполнится 18 лет, она сможет выйти замуж за осужденного, хорошо бы еще забеременеть, а потом можно подать прошение о помиловании, доказав всем, кто сомневался и не верил, что это настоящая любовь, а вовсе не то, о чем все подумали. Это новый план спасения сына, подготовленный Ниной Васильевной…

Я не знаю, так ли это. Алина на все разговоры о начале новой жизни пока отвечает, что без «папы» не видит в ней смысла. Мои объяснения, что любовь – это не исполнение прихотей, что если бы любил – берег бы, она не слышит или не хочет слышать. Хватит ли сил и опыта у ее нынешних законных представителей понять, защитить, предложить альтернативу, тоже пока трудно сказать. Ведь человеку, пережившему все это, всего лишь 15 лет.

Да и «бабушке» такой трудно противостоять. Нина Васильевна, похоже, привыкла добиваться своего. Любыми способами, с любыми жертвами, с исковерканными судьбами других людей, ради сына.

Я очень много думала над вопросом, который она задала мне при первой встрече: «Неужели Вы не боролись бы за сына, если он оступился?» Если оступился бы, конечно, боролась бы. Но если бы совершил такое преступление, как выяснилось, продуманное и подготовленное, то нет. Потому что преступник должен сидеть в тюрьме. Бывают случаи, когда закон нарушают по незнанию, недомыслию или под воздействием каких-то обстоятельств. Но это не та ситуация. Поломанную жизнь и психику ребенка невозможно оправдать лишь словом «любовь»…

* Имена потерпевшей и свидетелей - изменены